Неточные совпадения
— Что попадется: Тит Никоныч
журналы носит, повести читаю. Иногда у Верочки
возьму французскую книгу какую-нибудь. «Елену» недавно читала мисс Эджеворт, еще «Джен Эйр»… Это очень хорошо… Я две ночи не спала: все читала, не могла оторваться.
Погляжу в одну, в другую бумагу или книгу, потом в шканечный
журнал и читаю: «Положили марсель на стеньгу», «
взяли грот на гитовы», «ворочали оверштаг», «привели фрегат к ветру», «легли на правый галс», «шли на фордевинд», «обрасопили реи», «ветер дул NNO или SW».
«А вы
возьмите, — говорят мне, — шканечный
журнал, где шаг за шагом описывается все плавание».
— Это мы втроем дали три тысячи, я, брат Иван и Катерина Ивановна, а доктора из Москвы выписала за две тысячи уж она сама. Адвокат Фетюкович больше бы
взял, да дело это получило огласку по всей России, во всех газетах и
журналах о нем говорят, Фетюкович и согласился больше для славы приехать, потому что слишком уж знаменитое дело стало. Я его вчера видел.
Телемак, да повести г-жи Жанлис, да несколько ливрезонов нашего умного
журнала Revue Etrangere, — книги все не очень заманчивые, —
взял их, а сам, разумеется, был страшный охотник читать, да и сказал себе: не раскрою ни одной русской книги, пока не стану свободно читать по — французски; ну, и стал свободно читать.
— Жаль, но… — Он
взял перо и раскрыл
журнал, — С величайшим сожалением вынужден поставить вам… единицу…
Ложась спать, Лаврецкий
взял с собою на постель целую груду французских
журналов, которые уже более двух недель лежали у него на столе нераспечатанные.
Папошников положил книгу
журнала и
взял адресную тетрадь. Лиза продиктовала ему свой адрес.
— Однако позвольте взглянуть, как там напечатано, — сказал Калинович и,
взяв книжку
журнала, хотел было читать, но остановился… — Нет, не могу, — проговорил он, опять берясь за голову, — какое сильное, однако, чувство, видеть свое произведение в печати… читать даже не могу!
«Я, на старости лет, пустился в авторство, — писал он, — что делать: хочется прославиться,
взять и тут, — с ума сошел! Вот я и произвел прилагаемую при сем повесть. Просмотрите ее, и если годится, то напечатайте в вашем
журнале, разумеется, за деньги: вы знаете, я даром работать не люблю. Вы удивитесь и не поверите, но я позволяю вам даже подписать мою фамилию, стало быть, не лгу».
У Александра опустились руки. Он молча, как человек, оглушенный неожиданным ударом, глядел мутными глазами прямо в стену. Петр Иваныч
взял у него письмо и прочитал в P.S. следующее: «Если вам непременно хочется поместить эту повесть в наш
журнал — пожалуй, для вас, в летние месяцы, когда мало читают, я помещу, но о вознаграждении и думать нельзя».
Когда профессор в очках равнодушно обратился ко мне, приглашая отвечать на вопрос, то, взглянув ему в глаза, мне немножко совестно было за него, что он так лицемерил передо мной, и я несколько замялся в начале ответа; но потом пошло легче и легче, и так как вопрос был из русской истории, которую я знал отлично, то я кончил блистательно и даже до того расходился, что, желая дать почувствовать профессорам, что я не Иконин и что меня смешивать с ним нельзя, предложил
взять еще билет; но профессор, кивнув головой, сказал: «Хорошо-с», — и отметил что-то в
журнале.
— Да вот хоть в этом! Я уж все обдумал, и выйдет по-хорошему. На ваше счастье мы встретились: я и в город-то случайно, по делу, приезжал — безвыходно живу на хуторе и хозяйствую. Я уж год как на льготе. Пару кровных кобыл купил… свой табунок, виноградничек… Пухляковский виноград у меня очень удался ныне. Да вот увидите. Вы помните моего старого Тебенька, на котором я в позапрошлом году офицерскую скачку
взял? Вы его хотели еще в своем
журнале напечатать…
— Cela date de Pétersbourg, [Это началось в Петербурге (фр.).] когда мы с нею хотели там основать
журнал. Вот где корень. Мы тогда ускользнули, и они нас забыли, а теперь вспомнили. Cher, cher, разве вы не знаете! — воскликнул он болезненно. — У нас
возьмут, посадят в кибитку, и марш в Сибирь на весь век, или забудут в каземате…
Сверх того, мы решились
взять с собой благонадежного человека, который в пути должен был вести
журнал всем нашим действиям, разговорам и помышлениям.
Грубовато оно было, слишком специально, много чисто бурлацких слов. Я тогда и не мечтал, что когда-нибудь оно будет напечатано. Отдал отцу — и забыл. Только лет через восемь я
взял его у отца, поотделал слегка и в 1882 году напечатал в
журнале «Москва», дававшем в этот год премии — картину «Бурлаки на Волге».
Председатель наш расхохотался,
взял лист бумаги и написал, без помарки,
журнал открытия нового «отдельного цензурного комитета»; мы все трое подписали его; секретарь
взял под мышку все старые дела и архив и отправился с ними в квартиру председателя, а я поехал домой.
При этом можно даже
взять во внимание многочисленные письма, помещавшиеся в «Собеседнике» же и, прямо или косвенно, положительно или отрицательно, расхваливавшие этот
журнал.
И не в отношении к одним откупам сатира прошлого века выказала слепое последование букве закона.
Возьмем другое явление, например — рекрутчину. В сатирических
журналах много есть заметок, обличающих плутни, бывшие при рекрутских наборах в противность законам. Заметки эти были иногда очень практичны и полезны и указывали на возникшие злоупотребления очень прямо. Например, в «Трутне» 1769 года (стр. 199) помещено такое письмо...
Подпоручик начал перелистывать
журнал и, наконец, в отделе Словесности, видно, отыскал желаемое слово и показал его Мари, которая, посмотрев, очень сконфузилась, но, впрочем,
взяла у офицера книгу и сама показала ему на какое-то слово и, отойдя от него, снова села на прежнее место.
Оставшись один, Хозаров целый почти час ходил, задумавшись, по комнате; потом прилег на диван, снова встал, выкурил трубку и выпил водки. Видно, ему было очень скучно: он
взял было
журнал, но недолго начитал. «Как глупо нынче пишут, каких-то уродов выводят на сцену!» — произнес он как бы сам с собою, оттолкнул книгу и потом решился заговорить с половым; но сей последний, видно, был человек неразговорчивый; вместо ответа он что-то пробормотал себе под нос и ушел. Хозаров решительно не знал, как убить время.
Фрумкин находил, что прежде чем затевать
журнал, необходимо основать свою собственную типографию, в которой он мог бы печататься, и заведывание этою типографиею
взять в свои собственные Моисеевы руки.
Он кормил и поил пишущую братию, особенно в первые два года.
Журнал (к зиме 1860–1861 года)
взял уже в свои руки Благосветлов. Прежняя редакция распалась, А.Григорьев ушел к братьям Достоевским в
журнал"Время".
Возьму случай из моего писательства за конец XIX века. Я уже больше двадцати лет был постоянным сотрудником, как романист, одного толстого
журнала. И вот под заглавием большого романа я поставил в скобках:"Посвящается другу моему Е.П.Л.". И как бы вы думали? Редакция отказалась поставить это посвящение из соображений, которых я до сих не понимаю.
В Ткачеве уже и тогда назревал русский якобинец на подкладке социализма, но еще не марксизма. И его темперамент
взял настолько вверх, что он вскоре должен был бежать за границу, где и сделался вожаком целой группы русских революционеров, издавал
журнал, предавался самой махровой пропаганде… и кончил убежищем для умалишенных в Париже, где и умер в половине 80-х годов. Про него говорили, что он стал неумеренно предаваться винным возлияниям. Это, быть может, и ускорило разложение его духовной личности.
Если
взять хотя бы такого писателя, как П.И.Вейнберг с его общительными и организационными наклонностями, и сравнить его жизнь теперь, когда ему минуло 76 лет, и тогда, как он был молодой человек 31 года и вдобавок стоял во главе нового, пошедшего очень бойко
журнала.
Безрукавкин быстро подошел к письменному столу и
взял книгу
журнала. Она была развернута. Он надел было очки и собрался прочитать Анне Серафимовне целую страницу.
Разговор был в гостиной. Я побежала в спальню,
взяла со столика свой
журнал, чернильницу и перо.
В голове у Ширяева было тяжело. В комнате потемнело. Лицо Марьи Сергеевны стало еще бледнее, болезненнее и раздраженнее. Ширяев видел, как все в ней кипит, словно кто-то ушиб ей постоянно болящую язву. Он
взял со столика книжку
журнала, стал перелистывать. Чтоб отвлечь Марью Сергеевну от ее настроения, спросил...